Снаряды, попадая в болото, рвались плохо. Появились все-таки раненые. Эскадрон под непрестанным обстрелом артиллерии и звуках шлюпающих в болото снарядов еще продвигается вперед, идти можно только шагом: болото по брюхо коням. Гусары часто получают души от недолетов и перелетов снарядов, зарывающихся в болото. Лошади и люди после большого перехода и бессонной ночи ослабли, ослабли и подпруги, и многие седла переворачиваются под брюхо коней. Шинели промокли, затрудняют движение спешенным гусарам, потерявшим лошадей, завязших и затянутых болотом.

Стакан снаряда попадает в круп (оторван левый круп) кобылы Аллы штаб-ротмистра Волкова. Оба падают. Кобыла медленно затягивается болотом… К штаб-ротмистру Волкову добирается его вестовой гусар Ковалев, берет его к себе на коня, и вдвоем на одном коне они продолжают бороться с топью. Лошади ротмистра Раевского и поручика Тиран убиты также целыми, неразорвавшимися снарядами.

Подходя к осушительным каналам, кони, бредущие по брюхо в вязком болоте, не могут перескочить с шагу и с места широкие канавы, обрываются, падают на топкое вязкое дно и не в силах подняться остаются лежать, постепенно затягиваются топью и исчезают… Обесконенные гусары ползут по болоту, некоторых больше не видно на поверхности… Батарея продолжает обсыпать снарядами луг и поселок, но потери от огня незначительны: снаряды зарываются в топи. Шрапнельной пулей ранен в спину гусар Макаров, которому штаб-ротмистр Волков делает перевязку, вылив предварительно в рану флакончик йоду.

Часть гусар вместе с корнетом Кисловским стала выбираться за деревню на сухие, как казалось, места, но там они еще более завязали. Конь Добрый Кисловского ловко шел по болоту и выбирался сравнительно легко, но, ошеломленный непрестанными перелетами и недолетами снарядов у самых почти ног, запнулся; корнет Кисловский с седлом сполз ему случайно под брюхо и, не будучи в состоянии выправить седло, так как сам увяз в болоте, повел его в поводу, ища твердой почвы, но ее не оказалось; кусты, к которым он пробирался, скрывали еще большую топь. Впереди оказалась канава, переходя которую корнет Кисловский завяз по пояс. Пришлось бросить коня и выбираться самому, что и удалось не без большого труда. Конь, сделав несколько усилий, погряз по горло…

Рядом с корнетом Кисловским ранен гусар Марьин, – снаряд попал в лошадь, а осколок в ляжку гусара. Кисловский помог ему выбраться на сухое место, но так как перевязочных средств не было (они остались на седле с затонувшим конем), то Кисловский довел Марьина до дороги и велел идти в деревню, а сам стал собирать пеших гусар. По пути из болота корнета Кисловского нагнал унтер-офицер Пономарев и хотел дать ему свою лошадь, но Кисловский отказался и пошел дальше пешком.

Князь Игорь Константинович после команды “Врозь” – остановился и стал пропускать всех людей взвода вперед и, пропустив последнего, двинулся направо от поселка, вдоль канавы. Ротмистр Раевский шел в это время по дороге на поселок.

Князь Гавриил Константинович, желая выйти на дорогу, хотел перепрыгнуть канаву, но его конь стал вязнуть и взять канаву не мог. Его высочество слез с коня и перетащил своего Парнеля через канаву. Когда князь уже подъезжал к домам поселка, почти выбравшись из болота, ехавший сзади него вольноопределяющийся Эрдели доложил ему, что Игорь Константинович остался позади один, пеший перед канавой и перейти ее, видимо, не может. Гавриил Константинович со своим вестовым Манчуком и Эрдели повернули назад, чтобы помочь Игорю Константиновичу. Близкий разрыв шрапнели заставил их лошадей инстинктивно рвануться обратно, но, овладев ими, они вновь кинулись к князю Игорю Константиновичу, который совершенно один ходил по ту сторону канавы, держа свою лошадь в поводу и не зная, как перейти канаву.

В этот момент влево от них появился шедший рысью прусский уланский разъезд. Расстояние до разъезда было так невелико, что ясно можно было различить бело-черные флюгера на пиках. Князь Гавриил Константинович стал кричать брату, чтобы тот скорее переходил канаву, иначе их всех заберут в плен. Игорь же Константинович вместо того, чтобы попробовать перейти канаву, хотел обогнуть ее слева, чтобы выбраться на дорогу, но стал увязать и медленно погружаться в топь вместе со своей любимой рыжей лошадью…

Когда, наконец, с неимоверными трудностями и опасностью добрались до князя Игоря Константиновича, он был затянут в болото уже до самого подбородка, торчали над топью только голова и поднятые руки… Лошади уже не было видно… Когда голова его любимой лошади начала окончательно опускаться в болото, его высочество перекрестил ее…

Наконец, выбрались на более или менее твердую почву. По счастию, германский разъезд исчез. Вероятно, увидев, что эскадрон увязает в болоте, немцы решились идти дальше.

Гусар Кертович дал князю Игорю Константиновичу своего коня, а тот посадил Кертовича к себе на переднюю луку. Князь Гавриил Константинович также взял к себе на переднюю луку безлошадного гусара Рябых. И, таким образом, двинулись к поселку.

Когда мы добрались до домов, то эскадрона не было видно. Стали собирать отдельных потерявших в болоте своих коней гусар и, собрав человек 10–15, в том числе и нескольких гусар из разъезда 6-го эскадрона, взяли направление на предполагаемое местонахождение наших войск. По дороге из поселка были опять обстреляны. Вскоре увидали всадника, оказавшегося казаком. На душе сразу стало легче: казак мирно ехал по дороге, следовательно, не так уже далеко и свои. Дальше вышли на свою пехоту, оказавшуюся одним из полков 29-й пех. див. 20-го армейского корпуса. В полку всех весьма радушно приняли и накормили”.

Когда мы, наконец, измученные, добрались на бивак, выяснились потери: семь гусар пропали без вести – вероятно, убиты либо засосаны болотом, убиты двое, посланные с донесениями, пятеро ранено, 37 коней убито или потонуло в болоте…

На следующее утро мы двинулись на соединение с полком. Мы двигались медленно, временами попадая в гущу других отступающих колонн. В это время русские войска начали отходить из Восточной Пруссии к своим границам. Одно время мы шли среди колонны, которую замыкали донские казаки. Они были панически настроены.

Совершенно не помню, где мы ночевали, во всяком случае лошадей не расседлали. На следующий день прошли через Тракенен и Гумбинен. В одном из этих городков мы попали в дом, из которого только что ушел противник. На кухне оказалась вареная курица под белым соусом. Мы с Игорем с удовольствием ее съели.

В Тракенене, известном прусском конном заводе, я пошел искать себе лошадь. Я выбрал себе две больших рыжих лошади, на одну из них сел, а другую взял с собой, к большому неудовольствию одного из старших заводских служащих, который смотрел зверем, но не решался ничего сказать. В этот день, то есть 30 августа, мы проходили мимо штаба армейского корпуса, которым командовал генерал Хан-Алиев, производивший симпатичное впечатление. Начальник его штаба послал Игоря в разъезд, – мы совсем не были ему подчинены, но эти штабные господа любили пользоваться кавалерией, когда она им бывала нужна.

Вокруг нас и вместе с нами шли отступавшие войска. Мы устали, но усталость как-то мало чувствовалась. Уже совсем стемнело, кругом пылали пожары. Мы встретились с каким-то офицером, товарищем Раевского. Он предложил Раевскому поджигать немецкие дома. Раевский приказал мне поджечь находившийся неподалеку от нас дом, но я отказался исполнить это нелепое и жестокое приказание, считая его бесчеловечным. По счастью, Раевский не настаивал.